|
«Искусство должно погрузить свои корни до глубин бессознательного», — провозгласил когда-то один из основателей дадаизма Тристан Тзара. Новой была не мысль, скорее ее настойчивая формулировка. Наш век давно «обратил глаза внутрь», справедливо полагая, что душевные бездны значат в жизни никак ни меньше, чем то, что грозит человеку извне.
Однако отыскать гармонию между блужданиями в сумеречных лабиринтах души и окружающей реальностью, увидеть драгоценные нити, связующие потаенную жизнь с жизнью явной — эта задача увлекала художников не так уж часто.
Равно как и поиски баланса между живым течением бытия и тем парадом книжных, художественных и прочих, сотворенных искусством образов, что стали занимать сознание мыслящих людей XX века.
Особенно нелегко доставался поиск философской гармонии художникам, начинавшим свой путь под игом тоталитарной эстетики. Правда, несвобода, издревле игравшая роль мощного катализатора вольномыслия, была привычной составляющей нашего художественного бытия, заставляя писателя или живописца с особой остротой ощущать ценность внеконъюнктурной темы и независимого художника.
Трудно было в этой ситуации не стать данником системы. Еще труднее — не стать озлобленным правдолюбцем, строящим успех на противоречии, а с наступлением вольности — на былых заслугах. Евгений Тыкоцкий счастливо миновал соблазны социального кокетства, занимаясь, независимо от ситуации, лишь самим искусством.
Присутствие Тыкоцкого в художественной жизни Ленинграда-Санкт-Петербурга ощутимо с начала 1970-х. Конечно, нестандартность, вольность его видения, индивидуальность манеры, пронзительная печаль — это все поставило его в ряд художников неофициальных. Он, однако, не спешил записывать себя в диссиденты и, тем более, в мученики.
Просто работал, много и серьезно.
Он обмолвился как-то, что учителем своим почитает Чарлза Чаплина, и мне кажется это в высшей степени убедительным. И дело не просто в том, что Чаплин — это смех сквозь печаль, гротеск и глубочайший психологизм. Иное важно: глубокий взгляд внутрь человеческой драмы, лишенный надрыва и многозначительности, точный вкус, сохраняющую заданную степень условности, уважение к зрителю, отточенность формы, скупой и острой.
Он склонен к тому, что принято называть «вечными темами», внутри которых отыскивает то, что Кандинский называл «душевными вибрациями» — бесчисленные мерцания эмоциональных состояний. Одна-две фигуры, человек наедине с самим собою. Точная грация линий «проявляет» скрытую значимость и внутреннее изящество тех, кого принято называть некрасивыми.
«Объект изображения и исследования — моя душа, путешествующая в пространстве слов, форм, музыки, человеческих отношений, философских категорий, снов», — пишет о своем искусстве сам художник. Важно однако то, что эти слова подкреплены золотым запасом пластической и цветовой индивидуальности. Конечно, у корней его искусства можно различить реминисценции Шагала, Сутина, даже мастеров метафизической живописи. Но Тыкоцкий узнаваем, мир его образов принадлежит лишь ему, и его «вещество поэзии» (Мережковский) вполне оригинально.
По счастью, художник менее всего склонен пользоваться этой узнаваемостью. Он не боится искать иных, более жестких пластических и цветовых ходов, с энергичным «полетом» линий, локальными красочными пятнами. Все еще может перемениться.
Его мир хрупок, но обладает странным запасом душевного и художественного мужества. Точно выверенные композиционные связи, равновесие линий и масс, продуманная и прочувствованная спаянность живописного спрессованного пространства с плоскостью холста — все это насыщает его картины сознанием разумной и выстраданной гармонии. Это придает его работам и истинную монументальность: картины кажутся большими, независимо от их реального размера, за счет формальных достоинств, и смысловой наполненности.
Печальные глаза его персонажей (людей, зверей, даже комедиантов), начиная с известнейшей его композиции «Мальчик и его птица» (1983), говорят не только о горечи, но и о свободе тех, кто богат лишь внутренней жизнью, тех, у кого нельзя ничего отнять. О невостребованном богатстве, которое приносят людям внутренняя независимость, умение видеть истинные ценности, даже, простите за трюизм, просто красоту.
Ведь именно эту нехитрую истину постоянно подтверждают картины Евгения Тыкоцкого.
Михаил ГЕРМАН
профессор, доктор искусствоведения,
Академик Академии гуманитарных наук,
член Международной Ассоциации Художественных критиков (AICA),
главный научный сотрудник Государственного Русского музея
|
|
|
|
|
